Неточные совпадения
Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно перечитывал всё, что
относилось к его предмету, и намеревался осенью
ехать зa границу, чтоб изучить еще это дело на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось более по этому вопросу того, что так часто случалось с ним по различным вопросам. Только начнет он, бывало, понимать мысль собеседника и излагать свою, как вдруг ему говорят: «А Кауфман, а Джонс, а Дюбуа, а Мичели? Вы не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос».
По всем этим соображениям Анна не хотела
ехать, и
к этому ее отказу
относились намеки записки княгини Тверской.
— Давайте же поговорим, — сказала она, подходя
к нему. — Как вы живете? Что у вас? Как? Я все эти дни думала о вас, — продолжала она нервно, — я хотела послать вам письмо, хотела сама
поехать к вам в Дялиж, и я уже решила
поехать, но потом раздумала, — бог знает, как вы теперь ко мне
относитесь. Я с таким волнением ожидала вас сегодня. Ради бога, пойдемте в сад.
На другой день Харитина получила от мужа самое жалкое письмо. Он униженно просил прощения и умолял навестить его. Харитина разорвала письмо и не
поехала в острог. Ее теперь больше всего интересовала затея женить доктора на Агнии. Серафима
отнеслась к этой комбинации совершенно равнодушно и только заметила...
Розанов хорошо
ехал и в Москву, только ему неприятно было, когда он вспоминал, как легко
относился к его роману Лобачевский. «Я вовсе не хочу, чтоб это была интрижка, я хочу, чтоб это была любовь», — решал он настойчиво.
Когда сын, наконец, объявил еще раз и окончательно, что
поедет в Москву, он
отнесся уж
к нему каким-то даже умоляющим голосом...
С самого начала своей болезни Вихров не одевался в свое парадное платье и теперь, когда в первый раз надел фрак и посмотрелся в зеркало, так даже испугался, до того показался худ и бледен самому себе, а на висках явно виднелись и серебрились седины; слаб он был еще до того, что у него ноги даже дрожали; но, как бы то ни было, на свадьбу он все-таки
поехал: его очень интересовало посмотреть, как его встретит и как
отнесется к нему Юлия.
Поедете вы, сударь, теперь в деревню, —
отнесся Макар Григорьев опять
к Вихрову, — ждать строгости от вас нечего: строгого господина никогда из вас не будет, а тоже и поблажкой, сударь, можно все испортить дело.
Когда все это было кончено, солнце уже взошло. Следователи наши начали собираться
ехать домой; Иван Кононов
отнесся вдруг
к ним...
— А я-то как же, опять одна
поеду? —
отнеслась Клеопатра Петровна
к нему.
— Ваше превосходительство, —
отнесся Кнопов уже
к самому Абрееву, — по случаю приезда моего друга Павла Михайловича Вихрова, который, вероятно,
едет в Петербург, я привез три карикатуры, которые и попрошу его взять с собой и отпечатать там.
Она одна
относилась к ребенку по-человечески, и
к ней одной он питал нечто вроде привязанности. Она рассказывала ему про деревню, про бывших помещиков, как им привольно жилось, какая была сладкая
еда. От нее он получил смутное представление о поле, о лесе, о крестьянской избе.
— Что за вздор! Со мной Антип Ильич
поедет. А вы сберегите мою супругу! —
отнесся он в заключение
к Терхову.
В тот день, в который Миропа Дмитриевна задумала предпринять против Аггея Никитича атаку, его постигнуло нечто более серьезное, чем мимолетные встречи с пани, потому что она не то что встретилась с ним, а, нагнав, велела кучеру
ехать рядом и
отнеслась к Аггею Никитичу...
И когда все сели на лошадей и
поехали, и Оленин подъехал
к хорунжему и стал расспрашивать, в чем дело, то хорунжий, обыкновенно ласковый,
относился к нему с высоты своего величия.
— Это не может быть, — сказал директор, — чтобы вы все были так безнравственны, низки, чтобы желать подвергнуть себя такому грубому наказанию. Я уверен, что между вами есть благородные, возвышенные характеры, и начальство вполне полагается на их благородство: я
отношусь теперь с моим вопросом именно только
к таким, и кто истинно благороден, кто мне объяснит эту историю, тот
поедет домой сейчас же, сию же минуту!
Через неделю Андрею Ефимычу предложили отдохнуть, то есть подать в отставку,
к чему он
отнесся равнодушно, а еще через неделю он и Михаил Аверьяныч уже сидели в почтовом тарантасе и
ехали на ближайшую железнодорожную станцию.
Шаррон (Муаррону). Ты, друг, проведешь день или два в помещении, где
к тебе будут хорошо
относиться и кормить, а потом ты
поедешь со мной
к королю.
Самахан(насмешливо взглядывая на Бургмейера). А как же, вы думаете, я должен был бы
относиться? Меня тысячи людей требуют в день, и чем же, при выборе, могу я руководствоваться? Кто мне дороже даст,
к тому я и
еду.
— Ай-ай-ай, Лев Александрович! Как же ж это вы так легкомысленно
относитесь к этому! «Пускай
едет»! А как не уедет? А как пойдет в толпу да станет бунтовать, да как если — борони Боже — на дом нахлынут? От подобных господчиков я всего ожидаю!.. Нет-с, пока не пришло войско, мы в блокаде, доложу я вам, и я не дам лишнего шанса неприятелю!.. Выпустить его невозможно.
— Не захочет принять нас — не примет… Но, повторяю, это наша обязанность… выразить соболезнование… Мы
едем не
к дочери,
к которой, вероятно,
относится твое «но»… Она, наверное,
к нам и не выйдет, а впрочем, может быть… Ведь с мужем у нее все конечно.